Алексей Брусилов. Генерал, который остался верен своему народу

Несметное множество великих полководцев родила русская земля за свою тысячелетнюю историю. Александр Невский и Дмитрий Донской, Александр Суворов и Михаил Кутузов, Георгий Жуков и Константин Рокоссовский. Это лишь некоторые имена выдающихся полководцев, которые в тяжелые для России времена откликались на ее зов и вставали на защиту Отечества.

Безусловно, в пантеоне наших великих военноначальников заслужил себе особое место и Алексей Алексеевич Брусилов, отмечая 170-летие со дня рождения которого хотелось бы вспомнить некоторые эпизоды его жизни и поговорить о нем как не только как о прославленном генерале, но и как о человеке и гражданине.

…22 мая 1916 года в австро-венгерской Восточной Галиции предрассветную тишину нарушил грохот мощной артиллерийской канонады, которая возвестила о переходе войск русского Юго-Западного фронта в наступление, впоследствии вошедшего в историю как «Брусиловский прорыв». Весть об этом очень быстро облетела весь мир. Русские газеты ежедневно извещали о ходе операции и наших успехах. Газета «Русское слово» отмечала, что на главнокомандующего армиями Юго-Западного фронта генерала Брусилова «теперь с гордостью и надеждой взирает вся Россия».

О чем же думал сам генерал Брусилов в эти судьбоносные дни? Что он чувствовал?

Не будет преувеличением сказать, что этот день, 22 мая, который будет вписан в анналы военной истории, он воспринимал как день экзамена, который сдавал его фронт, который сдавала вся Россия, который сдавал он сам. Перед его глазами вставали картины далекого и недавнего прошлого, он задавал себе сложные вопросы и пытался найти на них ответы.

1 апреля 1916 года на военном совещании в Ставке верховного главнокомандующего в Могилеве, посвященном обсуждению плана весенно-летнего наступления русской армии, он, Брусилов, выразил решительное желание перевести свой фронт в наступление. Как много лет спустя отметит Антон Деникин, «только заявление ген. Брусилова, что он уверен в успехе и просит «или сменить (его), или разрешить двигаться одновременно с Западным фронтом», побудило Ставку согласиться на серьезную демонстративную операцию Юго-Западного фронта, предоставив ему для такой цели достаточные технические средства». Брусилов понимал, что одной обороной войну не выиграешь, поэтому он также настоял на общем наступлении всех русских фронтов на Востоке в кампанию 1916 года. Генералы Куропаткин и Эверт, старые царедворцы, возглавлявшие Северный и Западный фронты соответственно, были вынуждены поддержать Брусилова.

Во время перерыва в работе совещания к Брусилову подошел Куропаткин и попросил его снова, пока совещание еще не закончилось, поднять вопрос о наступлении, которое, по мнению Куропаткина, неминуемо должно было закончиться провалом. Старик-полководец пытался убедить Брусилова в том, что его решение – чистой воды авантюра, так как на карту поставлены его военная карьера, репутация и высокий пост, который он получил совсем недавно. Куропаткин искренне не мог понять, какую пользу Брусилов хотел извлечь из поражения, которое, как он считал, было предопределено. Брусилова, человека чести и достоинства, подобные речи не могли не оскорбить. Он оскорблено вскинул голову и ответил, что ищет и желает пользы «только для России, а совсем не для себя». Куропаткину нечего было на это сказать… Замечательный советский историк Сергеев-Ценский в своей монографии о Брусиловском прорыве попытался заглянуть в голову выдающегося военноначальника и представить ход его мыслей: «Если бы он послушался тогда Куропаткина <…>, не гремела бы теперь артиллерия, <…> гораздо более слабая, чем австрийская, и не домогалась бы прорвать фронт противника, несравненно более крепкий, чем Юго-Западный».

Затем Брусилов вспомнил тяжелую подготовку к операции, при которой учитывали, как хорошо был к ней подготовлен противник, чувствовавший себя за своими укреплениями очень спокойно, но брусиловские солдаты доказали, что не бывает неприступных позиций. С огромной ответственностью выбирались огневые позиции и наблюдательные пункты артиллерии, тщательно разрабатывались планы стрельбы, ночами саперы рыли укрытия в заранее намеченных местах, укрепляя их бревнами и мешками с песком, пехотинцы, в свою очередь, оборудовали инженерные плацдармы, в тылу же в это время обучали войска. В целом, как и планировал Брусилов, к 10 мая подготовка была завершена.

В мае Брусилов также встречался и беседовал с императрицей Александрой Федоровной, которая поинтересовалась у генерала, готовы ли наши войска наступать и когда планируется перейти в наступление. Алексей Алексеевич проявил разумную осторожность и воздержался от прямого ответа. На прощание императрица подарила ему серебряный образок святого Николая Мирликийского. Изображение лика святого Николая вскоре стерлось, и осталась одна серебряная пластинка. Генерал был склонен к некоторому мистицизму и вполне мог истолковать это так: подарок явно был сделан не от чистого сердца.

В это же время Брусилов полностью разочаровался в Николае Втором как верховном главнокомандующем. Еще 1 апреля, во время военного совещания, Брусилову бросилось в глаза, что царь практически не занимался военными делами, в мае же, во время поездки в Одессу, где царь собирался осмотреть дивизию, только что сформированную из военнопленных сербов, он в этом убедился в очередной раз. Единственная связь верховного главнокомандующего с фронтом заключалась в том, что каждый вечер он получал сводку сведений о происходящем на фронте. Как узнал Алексей Алексеевич, и в Могилеве Николай очень мало занимался управлением войсками, как правило, оно заключалось лишь в том, что по утрам он выслушивал доклады начальника штаба и генерал-квартирмейстера о положении на фронте. В Ставке царю было скучно, этим и были обусловлены его поездки по стране – то в Царское село, то на фронты, то в Одессу и Крым.

Брусилова подобное отношение Царя, принявшего на себя обязанности Верховного главнокомандующего и, следовательно, взявшего на себя ответственность за судьбу страны, вступившей в мировую империалистическую войну, не могло не беспокоить.

Брусилов, слушая артиллерийские раскаты, не мог не вспомнить, как тяжело готовилось это наступление, сквозь какие препятствия и препоны пришлось пройти, чтобы 22 мая армии русского Юго-Западного фронта перешли в наступление.

Одиннадцатого мая телеграмма от Алексеева известила от отчаянном положении итальянской армии, высшее командование которой просило русских наступать, чтобы оттянуть от них петлю. Алексеев задал Брусилову тот же вопрос, что и императрица: готов ли он помочь союзникам и когда он мог бы это сделать?

Брусилов ответил, что готов и мог бы начать наступление 19 мая, при условии, что в тот же день к боевым действиям приступит и Эверт. Алексеев молчал несколько дней, в течение которых, как оказалось, он уговаривал главнокомандующего армиями Западного фронта перейти в наступление и добился того, что этот упрямец согласился выступить 1 июня. В связи с этим Алексеев просил Брусилова начать наступать тремя днями позднее, то есть, не 19, а 22 мая, чтобы сократить разрыв во времени. Брусилов совершенно справедливо возражал, что десять дней – это существенный срок, за который можно потерять свою армию, если не будет поддержки. Но ему пришлось смириться и согласиться выступить 22 мая, так как переубедить Эверта не представлялось возможным.

Но на этом все не закончилось: в дело решил вмешаться сам государь, причем прямо накануне начала операции – вечером 21 мая. Алексеев вызвал Брусилова к прямому проводу и сообщил ему, что царю угодно, чтобы он сосредоточил свой удар в одном месте, а не разбрасывался по всему фронту. Так, Николай, по сути, требовал, чтобы Брусилов изменил всю тактику наступления, которое должно было начаться уже через несколько часов, и отказался от своего детища, которое вынашивал очень долго. На это он пойти не мог.

Он прокричал в телефонную трубку: «Прошу его величество сменить меня, если мой план ему не угоден».

Как бы Алексеев ни пытался его уговорить выполнить желание государя, несомненно, продиктованное стремлением оттянуть наступление, Брусилов стоял на своем, приводя весомые аргументы в пользу своей точки зрения, и Алексееву ничего не оставалось, как уступить и позволить Брусилову поступать так, как он изначально задумал.

Артиллерия гремела, не переставая. Брусилов, погруженный в свои мысли, выглянул в открытое окно и вдохнул аромат цветущей персидской сирени, который напомнил ему безмятежную жизнь в Виннице, городе садов, с любимой женою. Пройдет много лет, и Брусилов так будет вспоминать о времени, проведенном в этом маленьком провинциальном городке: «Винница — это последний этап нашего мирного, тихого бытия в прошлом. Всего год мы там прожили до войны. Наш скромный уютный домик с садиком, любимые книги и журналы, милые люди, нас окружавшие, масса зелени, цветов, прогулки по полям и лесам, мир душевный...»

Наверняка, в эти минуты, которые открывали новую главу в его жизни, вихрь воспоминаний захватил Брусилова и унес его далеко, далеко, в детство, в юность, в самые счастливые годы его жизни…

Перед ним пронеслись его детские годы, проведенные на Кавказе, которые запомнились ему музыкальными вечерами, которые часто устраивались в их доме, поскольку его тетя была выдающейся музыкантшей, живописной природой и, прежде всего, рассказами о героях Кавказской войны. Затем вспомнились ему учеба в Пажеском корпусе и русско-турецкая война 1877-1878 годов, в которой он участвовал в чине поручика и получил боевое крещение. Затем служба на Кавказе, Петербург, женитьба, рождение сына, ранний уход из жизни любимой супруги, который он очень тяжело переживал, второй брак с женщиной, в которую в молодости он был тайно влюблен, служба в Варшавском и Киевском военных округах и, конечно, война… А вместе с ней радость первых побед и горечь отступления, которое Брусилов очень тяжело переживал, а в марте 1916 года – назначение главнокомандующим Юго-Западным фронтом, о чем Брусилов напишет жене так: «Таким образом увенчивается моя военная карьера. На сердце у меня смутно, радости нет, но есть тяжесть страшной ответственности».

И именно это ощущение огромной ответственности, которую он взвалил на свои плечи, наводило его на тягостные размышления и сеяло в нем сомнения. А что, если сейчас погибнут десятки тысяч лучших сынов России, причем, без всякой пользы для дела прорыва? Не оказался ли он слишком легкомысленным и самонадеянным, планируя и отстаивая эту операцию? Вопросы, вопросы, вопросы…

Но тут начали приходить радостные вести с различных участков фронта: из 8-го корпуса, 40-го корпуса, 39-го ополченского корпуса. Все сообщали о своем успехе. Брусилов все же считал, что радоваться преждевременно, так как командиры имели обыкновение сильно преувеличивать удачи своих частей. Брусилов просил подтверждения достигнутых успехов, деталей, не отходил от карты фронта, обдумывая дальнейшие действия своих войск.

Чуть позже пришли несколько телеграмм командарма восьмой армии, сообщавшего, что захвачены все три линии окопов противника на самом главном направлении, на Луцком, куда был направлен основной удар. Только тогда Брусилов позволил себе улыбнуться. Как только Брусилов получил телеграммы, он сразу же составил и послал в ставку на имя Алексеева подробное донесение о действиях всех армий его фронта. Донесение заканчивалось следующей фразой: «Фронт противника на большом участке, на Луцком направлении, прорван».

Так начался легендарный Брусиловский прорыв – операция, в ходе которой русские войска заняли почти всю Волынь, почти всю Буковину, часть Галиции, а также спасли Италию от разгрома и выхода из войны и заставили Румынию выступить на стороне Антанты.

Спустя годы, подводя итоги действиям вверенного ему Юго-Западного фронта, генерал Брусилов отметит, что «Никаких стратегических результатов эта операция не дала, да и дать не могла, ибо решение военного совета 1 апреля ни в какой мере выполнено не было. Западный фронт главного удара так и не нанес, а Северный фронт имел своим девизом знакомое нам с японской вoйны «терпение, терпение и терпение». Ставка, по моему убеждению, ни в какой мере не выполнила своего назначения управлять всей русской вооруженной силой и не только не управляла событиями, а события ею управляли, как ветер управляет колеблющимся тростником».

Мы привели лишь несколько эпизодов из жизни прославленного русского генерала, но и они, на наш взгляд, дают возможность составить довольно цельное представление о том, каким человеком и полководцем был Алексей Брусилов, высшей ценностью для которого, в отличие от многих военноначальников, всегда были Россия и русский народ. Военная карьера, награды, высокие посты, расположение государя – все это для него не имело никакого значения по сравнению с судьбой его страны, за которую он, по его собственному мнению, нес ответственность.

Будучи человеком монархических взглядов, он, разумеется, не мог понять несправедливый, империалистический характер мировой войны, но, тем не менее, он все же осознавал, что стране нужны перемены, и он пытался всеми возможными способами донести это власть предержащих. В начале октября 1916 года, беседуя с великим князем Георгием Михайловичем, прибывшим на фронт, Брусилов просил его передать императору, что необходимо создать «ответственное министерство» и прекратить постоянную смену министров. Позднее Брусилов написал министру Императорского Двора Владимиру Фредериксу и указал на то, что «для спасения России совершенно необходимо дать ранее обещанную конституцию». Как вспоминал Брусилов впоследствии, «на это письмо я ни ответа. ни привета не получил». В январе 1917 года Алексей Алексеевич беседовал с великим князем Михаилом Александровичем, и, по словам Брусилова, он ему «очень резко и твердо обрисовал положение России и необходимость тех реформ, немедленных и быстрых, которых современная жизнь неумолимо требует». Генерал чувствовал, что его голос был гласом вопиющего в пустыне…

В феврале 1917 года Брусилов, как и большинство главнокомандующих фронтов, высказался за отречение Николая II от престола и одним из первых среди видных русских военноначальников присягнул Временному правительству. Однако его очень скоро постигло разочарование в новой власти.

Брусилов по-прежнему считал, что России нужно одержать победу в войну и доказывал необходимость наступления, которому было суждено стать последним наступлением русской армии в Первой мировой войне. Характеризуя настроения солдат на фронте, Брусилов часто выдавал желаемое за действительное, утверждая, что «все хотят и ждут наступления». Ленинские идеи все больше овладевали солдатами, которые начинали открыто выражать свое нежелание не только идти в наступление, но и вообще продолжать войну. Брусилову делает честь то, что он, по-прежнему оставаясь сторонником политики доведения войны до победного конца, все же попытался понять чувства и мысли солдат и скрепя сердце адаптироваться к новым порядкам. Он сотрудничал с комитетами, выступал на солдатских митингах, много беседовал с солдатскими делегациями. В последней главе своих мемуаров Брусилов расскажет, почему он так поступал: «В самом начале революции я твердо решил не отделяться от солдат и оставаться в армии, пока она будет существовать или же пока меня не сменят. Позднее я говорил всем, что считаю долгом каждого гражданина не бросать своего народа и жить с ним, чего бы это ни стоило».

Именно поэтому Брусилов после Октября не мог и помыслить об эмиграции или участии в Белом движении, которое финансировалось зарубежными странами, стремившимися к расчленению и разделу России.

Однако белогвардейцы очень хотели заполучить себе прославленного генерала и посылали к нему своих гонцов. Одним из них была Мария Нестерович-Берг, которая навестила Брусилова в госпитале, где он лежал после ранения, полученного во время октябрьских боев (Брусилов был ранен осколком – В.Г.), и передала ему письмо, в котором Алексею Алексеевичу предлагалось отправиться на Дон. О реакции Брусилова на это письмо Нестерович-Берг впослествии вспоминала:

«Брусилов прочел письмо, положил под подушку и сказал, отчеканивая слова:

– Никуда не поеду. Пора нам всем забыть о трехцветном знамени и соединиться под красным».

Брусилов не сразу вступает в РККА, он много думает, размышляет, анализирует. Когда на повестке дня появился вопрос о создании регулярной и массовой Красной армии, необходимой для победы над иностранными интервентами и их белогвардейскими прихлебателями, Ленин и большевистская партия решили, что в армию необходимо привлекать бывших офицеров и генералов. Брусилов знал о службе многих своих соратников и знакомых в Красной армии. Но окончательное решение ему все же было принять нелегко. Однако его любовь к своему народу и преданность ему сделают свое дело.

Несколько лет спустя в своей заметке об «Очерках русской смуты» Антона Деникина Брусилов напишет: «Деникин много говорит с большим пафосом о «Родине-матери». Так вот, когда мать тяжело больна, совершенно не нужно самонадеянно и безрассудно производить над ней рискованные операции и заливать ее потоками братской крови, а лучше предоставить времени залечить ее недуги, не бросая ее, и помогать ей вблизи, насколько сил и разума хватит».

Весной 1920 года, когда, казалось, что гражданская война уже близка к своему завершению, старый генерал сделал свой выбор и вступил в Рабоче-крестьянскую Красную армию, которая была единственной силой, способной отстоять независимость и территориальную целостность России и воссоединить земли бывшей царской империи под красным флагом, на гораздо более справедливых основах.

Брусилов возглавил Особое совещание при главнокомандующем С.С.Каменеве, его основной задачей была разработка военно-административных и хозяйственных вопросов, связанных с обслуживанием Западного фронта.

На одном из первых заседаний Особого совещания Алексей Алексеевич предложил обратиться с воззванием ко всем бывшим офицерам и убедить их в том, что сейчас речь идет, прежде всего, о том, чтобы отстоять самостоятельность и территориальную целостность России. Были представлены несколько проектов воззвания, лучшим признали проект Брусилова.

Так 30 мая 1920 года в «Правде» появилось знаменитое воззвание «Ко всем бывшим офицерам, где бы они ни находились, которое призывало старых офицеров переходить на сторону красных. На следующий день после воззвания в военные комиссариаты Москвы, Петербурга и других городов потянулись офицеры, которые дотоле оставались в стороне, уклоняясь от службы, или даже воевали в рядах белых армий.

В сентябре 1920 года было опубликовано еще одно воззвание за подписью Брусилова, на сей раз – к офицерам армии барона Врангеля, которых советское руководство убеждало отказаться от «постыдной роли на службе польских панов и французских ростовщиков» и сложить оружие, «бесчестно направленное против собственного народа».

В эмигрантской среде Брусилова клеймили предателем и изменником, но ему до этого не было дела. В переломное для его горячо любимой Родины время старый русский генерал не изменил своим основным принципам и убеждениям и остался верен своему народу, который он считал высшей ценностью, и выбранному им пути, пути строительства новой, справедливой жизни, свободной от угнетения и эксплуатации. В августе 1921 года в интервью рижской газете Брусилов на вопрос о его отношении к Советской власти ответит: «Я подчиняюсь воле народа - он вправе иметь правительство, какое желает. Я могу быть не согласен с отдельными положениями, тактикой Советской власти, но, признавая здоровую жизненную основу, охотно отдаю свои силы на благо горячо любимой мною Родины...»

***

В ночь на 17 марта 1926 года Алексей Алексеевич Брусилов скончался. В 12 часов дня 19 марта у квартиры покойного генерала выстроился почетный караул. Проститься с ним пришли представители Реввоенсовета во главе с А. Егоровым и С. Буденным, к гробу покойного они возложили венок с надписью: «Честному представителю старого поколения, отдавшему свой боевой опыт на службу СССРи Красной Армии, А. А. Брусилову от Реввоенсовета».

Брусилова похоронили со всеми воинскими почестями у стен Смоленского собора Новодевичьего монастыря. В то время как могилы его сослуживцев, в годы гражданской войны воевавших против своего народа за интересы мирового капитала и зарубежных стран, разбросаны по всему миру, Брусилов лежит в родной земле и над его могилой склоняется русская береза. В памятные даты к ней приходят благодарные потомки и возлагают живые цветы.

Идут годы, все дальше уходит от нас то время, когда решалась судьба нашей Отчизны, и в дыму и пепле гражданской войны рождалась новая Россия, которую Ленин и его соратники строили на идеалах и принципах братства, социальной справедливости и пролетарского интернационализма. Но по-прежнему важно изучать события тех лет и всматриваться в портреты тех, кто строил самое справедливое государство на планете – на поле боя, в кабинетах наркоматов при тусклом свете настольной лампы, в научных институтах, на фабриках и заводах… Перечень этих имен огромен, едва ли не бесконечен, и в нем особое место занимает имя генерала Алексея Алексеевича Брусилова, который увидел в большевиках единственную силу, способную и желавшую защитить Россию и осознанно пошел за ними, чтобы быть полезным своей стране и своему народу. И до последнего был на своем боевом посту – как гражданин, как солдат, как человек, горячо любивший свою Родину.